Григорий Ревзин: Последние четыре года — это поражение архитектуры в своих правах

Популярное

Николай Кошман: Из рекордных 83 млн кв. м жилья «нарисовали» не меньше четверти

Закомплексованный комплекс защитных сооружений г. Санкт-Петербурга

Жилищное строительство: тревожные цифры первого полугодия

Архитектурный критик Григорий РЕВЗИН — один из немногих, кто сейчас бьет тревогу по поводу состояния современной и в особенности московской архитектуры. В одном из своих выступлений он даже назвал этот процесс «поражением архитектуры в своих правах». Почему за последние годы в столице не построено ни одного здания, которым архитектурное сообщество с полным правом могло бы гордиться? Об этом — в интервью с Григорием Исааковичем.


 


Мэр не обязан быть фанатом архитектуры


— В одном из своих выступлений Вы пожурили Сергея Семеновича Собянина за то, что в течение четырех лет его «мэрства» в Москве не появилось сколько-нибудь стоящих зданий. Речь идет, конечно, об архитектурных удачах.


— «Пожурил» — слово не из мэрского словаря. Мэр вообще-то не обязан быть фанатом архитектуры, в городе это не первое дело. Он может быть фанатом дорог, социалки, городской навигации, тех же общественных пространств. И это нормально.


Когда-то итальянский премьер Джулио Андреотти заявил, что нам не нужна архитектура (в Италии ее и так много), нам нужны дороги. Итальянские архитекторы его ненавидят. Но сегодня в Италии прекрасные дороги, в особенности в Сицилии, где вместе с премьером работала мафия.


Настоящим фанатом архитектуры был Юрий Лужков. У него чудовищный вкус, и он очень хотел построить что-то выдающееся. Этим объяснялось множество его действий. Думаю, что он и супругу свою, Елену Батурину, сподвиг на создание крупнейшего строительного холдинга, потому что ему самому это было безумно интересно. Результаты спорные.



Офисно-гостинично-культурный комплекс с конгресс-центром «Красные Холмы». 1998 год. Руководитель проекта Ю. П. Гнедовский. По замыслу автора комплекс должен напоминать архитектуру московских монастырей


Сейчас в Москве другая ситуация. Но я бы свои претензии тут адресовал не мэру, а более низовым структурам: столичному департаменту градостроительной политики, Москомархитектуре. К сожалению, сегодня у нас главный архитектор города (согласитесь, величина) имеет достаточно ограниченные полномочия. Он может что-то «поменять в фасаде». Но даже размеры здания — не его вопрос, не говоря уже о функции, местоположении и т.д.


Сергей Олегович Кузнецов, нынешний главный архитектор Москвы, — талантливый профессионал, человек, уважаемый среди архитекторов. Но в административной иерархии он является вторым (даже не первым!) замом Марата Шакирзяновича Хуснуллина.


Теперь смотрите, что получается. Допустим, воплощается в жизнь программа реформирования школы. Ее курирует вице-мэр Леонид Печатников. Школы — это не только программа образования, это еще и типология зданий, которую следует пересматривать под новую программу обучения. В сложившемся протоколе вертикали власти у второго зама руководителя департамента строительства нет возможности обратиться к вице-премьеру по социальной политике. Он не может влиять, тем более координировать работу.


В этом смысле у предыдущего главного архитектора, Александра Кузьмина, было больше властных рычагов. Сейчас слышишь, что Александр Викторович был сильнее. Конечно, Москву он знает как никто в городе, в профессиональном плане я не встречал градостроителя сильнее, но помимо всего прочего он с мэром общался лично, а не через два этажа.


Если мы хотим качественной архитектуры, архитектурному руководству надо добавлять полномочий. И, конечно, повышать статус архитектора. А не смаковать дурацкое определение архитектурного сообщества как «банды фасадников».


 


Наши архитектурные конкурсы — это работа в корзину

— Двигателем архитектуры всегда были конкурсы. В последнее время Вы много пишете о том, что идея архитектурных конкурсов изжила себя. Почему Вы так в них разочаровались?


— Конкурс — это такой формат, который требует, первое, соблюдения каких-то правил, что уже проблематично при нашем скептическом отношении к закону, а второе — конкурс предполагает защиту результата. А что получается у нас?


Допустим, есть победитель. Но его никто не знает, он ни с кем не знаком, у него нет связей, он вообще, например, американец. И что? Его гарантом может стать только главный архитектор города, если он был председателем жюри. Который в свою очередь зависим от «вышестоящего» и всевозможных других влиятельных мнений.


Победа в конкурсе — не аргумент для властных структур и бизнеса. Они это воспринимают просто как некую констатацию факта, очередное архитектурное высказывание. Ну, победил, и ладно, молодец. Строить объект может совсем другой человек, а вовсе не победитель. Получается, что конкурсы — это работа в корзину.


 


— Однако тем самым напрямую нарушаются права победившего конкурсанта…


— Нарушаются. Но у нас юридически права победителя не защищены. Ему заплатят премию, в лучшем случае — неустойку (она, кстати, далеко не всегда прописана в договоре). В масштабах стройки это ничтожные деньги. Представитель власти говорит: «Я не понимаю этого проекта, его долго и дорого делать». И все. На этом черта подведена.


Мне кажется, что это неверная модель. И речь здесь не о личностях и не о произволе конкретных чиновников. Речь о самом институте принятия решений. Архитектурный конкурс, как и его результаты, должен быть защищен как институт.


 


«Зарядье» сдвинулось с места только потому, что его курирует Президент

— Получается, правы те, кто говорит о том, что у нас в полной мере не реализован ни один конкурсный проект?


— Да, правы. В очень большой степени. Посмотрите, что произошло с громким и широко разрекламированным конкурсом на набережные реки Москвы.


Там победил Юрий Григорян. Прекрасный архитектор. Но его проект почему-то был переведен в разряд «идеологии». Будто это был конкурс на программу некой партии набережников. Эта идеология будет переформатирована в нормативы и стандарты обустройства набережных, а потом каждая набережная будет проектироваться отдельно по этим стандартам и нормативам. Самыми разными авторами. Это означает, что проект в целом спущен в унитаз.


Понимаете, архитектурный проект — это сложное художественное произведение. Когда он переводится в нормы и стандарты, а потом эти стандарты трансформируются в авторскую волю другого архитектора, на выходе мы получаем нечто, не имеющее никакого отношения к первоначальному замыслу. Тому, который победил на конкурсе, был представлен мэру и даже им публично одобрен.



Презентация проекта «Меганом» Юрия Григоряна


 


— Как бы то ни было, с воплощением в жизнь конкурсного проекта по парку «Зарядье», кажется, есть какие-то подвижки…


— Да, на сегодня долгожданный контракт с компанией–победителем (авторы проекта — американское бюро «Диллер и Скофидио») все-таки заключен. Но это произошло только через два года, а нормальная практика заключения таких договоров — через пару недель после конкурса.


И то, думаю, дело сдвинулось с мертвой точки только потому, что оно находится под контролем у Президента. Уверен, Владимир Владимирович Путин, нет-нет, да и спросит: «А что там у нас с парком «Зарядье»? Я обещал москвичам новый парк в центре столицы. Как дела с ним?» И после этих вопросов соответствующие структуры начинают шевелиться.



Общая панорама на «Зарядье» с Москвы-реки, проект бюро Diller Scofidio + Renfo


 


— Но ведь архитектурные конкурсы проходят с привлечением общественности — не узко, не келейно, не кулуарно. Неужели общественность не может встать на защиту конкурсных результатов?


— Знаете, я вот уже 20 лет занимаюсь современной архитектурой, часто видел, как общественность поднимается против какого-то проекта, а вот чтобы «за» — как-то ни разу не пришлось. Ни у нас, ни в мире. Общественность тут ни при чем, тут другие интересы.


Видите ли, сейчас, и это ни для кого не секрет, происходит схлопывание строительного рынка. Иной заказ, кроме государственного, на рынке надо еще очень поискать. Вот и идет борьба буквально за каждый «метр» госзаказа. И для победы, увы, все средства хороши. В том числе и возможность подвинуть коллегу.


 


«Ты чего-то нарисовал, но я это строить не буду»

— Может ли, на Ваш взгляд, Минстрой, молодое министерство, повлиять на появление в столице самой яркой, запоминающейся архитектуры, которую все так ждут? И существует ли вообще связка «архитектор — строитель»?


— У нас сегодня строитель — «над» архитектором, так сложилось со времен Никиты Хрущева. Это можно видеть на любой строительной площадке. Архитектор сделал потрясающий проект, выиграл конкурс, приходит строитель и говорит: «Ты чего-то тут нарисовал, но я это строить не буду. Я буду строить так, как я знаю». Так что связка существует, архитектор связан по рукам и ногам.


Может быть, Минстрой и сможет проводить какую-то самостоятельную политику в сфере архитектуры. Но вообще-то это сетевая организация, а не директивная. Министерство задает стандарты строительства, но само не строит.


 


— Итак, конкурсы пока плохо выполняют свою миссию. Не ощущается и глубокой заинтересованности властей в эксклюзивных архитектурных решениях. Кто же, по Вашему мнению, все-таки может стать драйвером яркой, интересной архитектуры?


— Есть два пути. Авторитарный, предполагающий высокую позицию архитектора в вертикали власти. Издержек здесь будет масса: архитектор с именем начнет проявлять свой вкус, давить конкурентов, продвигать друзей и так далее. Справедливости не будет, но качество мы получим.


Второй путь демократический — конкурсное проектирование.


Когда определимся, что нам ближе, тогда можно будет чего-то ожидать. А пока я ничего не жду.


Беседу вела Елена МАЦЕЙКО


Фото: lenta.ru, fotki-yandex.ru

Комментарии запрещены.

Яндекс.Метрика